На это поминовение я прибыл при полном параде, надо было пустить пыль в глаза и показать, что серьезный человек в гости приехал, а не мелкий купчишка из столицы, а посему, пришлось прикатить на трех «джипах» и в сопровождении десяти бойцов. Однако надо отдать должное дядькам-атаманам они этому не удивились и никакого предпочтения мне не выказали, и это им в плюс, значит, высоко себя ценят. Сейчас, в окружении полутора десятков моих ровесников отслуживших в гвардии и ВБР, я стою чуть в стороне от основного действа, и думаю, что бы такого сказать атаманам, чтобы их на сотрудничество сподвигнуть. У кургана выступают организаторы праздника, после этого будет принятие молодежи в казаки, а затем, показательная джигитовка, танцы с кинжалами и шашками под наурку, и в окончании всего, всеобщее застолье и песенная программа. Время еще есть, и разговор с ответственными людьми, могущими решать за свои общины, состоится в промежутке между выступлениями и ужином.
— Игнач, — обратился я к своему товарищу по гвардейским временам, несколько сутулому и худощавому брюнету двадцати пяти лет, — кто среди собравшихся больше всех веса имеет?
— Тут каждый сам по себе, Мечник. Ради общей угрозы могут и объединиться, но единой руки нет. Так после Хаоса сложилось, что каждый сам за себя в ответе, но здесь всем руководит местный атаман Петр Кустов, и мы ему подчиняемся, по крайней мере, пока.
— А если атаманы запретят ко мне идти?
— Не беда, сами уйдем, — усмехнулся Игнач, — главное это семьи свои устроить, а сейчас это не проблема. Ведь так, Мечник?
— Так, — согласился я, — кто со мной двинется, сможет близких в Гвардейском поселить.
— Тогда вообще все хорошо. Мы за это, больше всего переживаем, и пока смута была, да неопределенность, за свою станицу крепко держались, а сейчас спокойствие и по второму правилу казачьего кодекса чести, вне службы мы сами за себя решаем.
Ах, да, здесь же еще до чумы кодекс чести был, и если раньше он был обычным сводом рекомендательных правил, то за минувшие с Черного Трехлетия сорок шесть лет, для выживших казаков, он превратился в настоящий закон. В нем четырнадцать правил, и самое первое гласит, что честь дороже жизни. Второе, все казаки равны, и вне строя, каждый сам волен принять для себя решение, и каждый имеет право голоса. Третье, по тебе судят о всех казаках, не посрами свой народ. Четвертое, служи только своей стране. Пятое, слово казака нерушимо. Шестое, чти старших и уважай старость. Седьмое, держись веры предков и поступай по обычаям своего народа. Восьмое, нет уз святее товарищеских, и пока казаки заодно, они непобедимы. Девятое, сам погибай, а товарищей выручай. Десятое, где знамя, там и победа, за свои знаки отличия, флаги и гербы стоять до конца. Одиннадцатое, нерушимость присяги и клятв. Двенадцатое, в час беды, каждый казак встает на защиту Родины и Отечества. Тринадцатое, живи своим трудом и не проси посторонних о помощи. Четырнадцатое, береги свою семью, ибо она основа всей твоей жизни.
— Игнач, а сколько вас всего по Конфедерации уцелело?
— Здесь по Кубани пять поселений и в них шесть тысяч человек, а по всему государству еще двадцать общин, и это около семнадцати тысяч. Немного, но все кто выжил, на ногах стоят крепко. Проблем хватает, само собой, но власть у нас своя, и оружие для защиты станиц имеется.
— А как к Симакову относятся?
— Кто в войсках служил, те положительно, а домоседам все равно и от политики казаки держатся подальше.
Мы опять замолчали, каждый размышлял о своем, и в течении часа все праздничные мероприятия были окончены. Люди потянулись к столам стоящим метрах в ста пятидесяти от кургана и возле него остались только шесть человек, атаманы местных казачьих общин. Игнач хлопнул меня по плечу и сказал:
— Пора Мечник, пойдем со старыми за жизнь переговорим. Они, скорее всего уже заранее все для себя решили, но разговор необходим.
— Ну, пойдем, — мы направились к атаманам, а парни, готовые со мной покинуть свои станицы, остались на месте.
Вхожу в круг, оглядываю нахмуренных дядьков лет за сорок каждый, чуть киваю и говорю:
— Здорово казаки.
В ответ какое-то невнятное гудение, и не поймешь, то ли мне рады, а то ли и наоборот. Один только Кустов, с которым я вел предварительную переписку, высокий и статный мужчина в новенькой черкеске и широким кинжалом в серебряных ножнах, откликнулся за всех:
— И тебе того же, гвардеец. С чем пожаловал?
— Да, вот, имею, что предложить вашим общинам, дабы они развивались, а именно, участие казаков в бизнесе моей компании. Дела я веду выгодные, дороги передо мной лежат дальние, и нужны хорошие воины. Где их взять, когда таких людей по всей Конфедерации не хватает? Конечно у казаков, коренных жителей Кубани, которые, по каким-то своим причинам, сторонятся государственной жизни. Так нельзя, атаманы, и сейчас, когда времена Хаоса остались позади, надо подниматься и расширяться, а иначе, окажетесь в той же яме, что и ваши предки перед чумой.
— И что нам это даст? — откликнулся один из атаманов.
— Во-первых, ваши люди будут при деньгах, а это благосостояние всей общины. Во-вторых, для вашего дальнейшего выживания и сохранения своей культуры, казачьим общинам необходимо двигаться только вперед и иметь свою силу, которая сможет за вас слово сказать. Это не значит, что вы примкнете к какой-либо группировке, ваши законы я знаю, и не участие в политических движениях, там один из основных пунктиков. Я говорю о независимом вооруженном отряде из казаков, который может вам вскоре понадобиться, так как торгово-промышленные кланы забирают под себя все больше ресурсов и земель, а значит рано или поздно, ваш интерес, столкнется с их интересом. Кто в этой схватке победит, как думаете? Вы со своими людьми, отличными воинами, прошедшими хорошую армейскую подготовку и имеющих автоматы с винтовками, или мощный клан, который сможет в любой момент кинуть на ваши станицы отряды наемников, а потом с местными властями договориться? Не сидите на заднице ровно, а расширяйтесь. Точно говорю, что кто не идет вперед, тот остается в хвосте всей колонны.