Мечник - Страница 75

Однако на помощь к врагам идет подмога, десятка три размалеванных вояк с саблями наголо. Против них стоим мы и, не задумываясь, рассыпаемся вдоль двери, из которой выскочили, и открываем по ним стрельбу. В три длинные очереди опустошаю первый рожок, гвардейцы поддерживают меня, и противник, человек пять-семь, не больше, слаженно откатывается назад. Тем временем бойцы добивают тех, кто преграждал им проход по улочке, и всем отрядом, прикрывая друг друга и, держась своих групп, мы движемся дальше.

Не встречая никакого серьезного сопротивления, вышли к зданию бывшего железнодорожного вокзала. Остается только пересечь площадь, на которой проводились торговые ярмарки, и местная власть будет освобождена. Один рывок, но вся площадь простреливается, а несколько десятков местных дружинников, закрепившихся на втором этаже управы, серьезной поддержки нам оказать не могут. Приходится делить отряд и вновь пробиваться в обход через жилые дома. Вот здесь-то, снова завязывается ближний бой.

Темный проулок, никто не стреляет, что такое рикошет в узком и почти замкнутом пространстве, понимают все. Нас три десятка и врагов столько же. Кто начнет первым? Никому не хочется умирать, но если мы сейчас не сломаем сектантов, то завтра нам будет тяжело.

— Мочи сучар! — выкрикиваю я, и сам не узнаю своего озверевшего голоса.

— А-а-а! — поддерживают меня воины, и мы бросаемся на ощетинившихся стальными клинками дикарей.

Принимаю удар на автомат. Сталь скребет по прикладу, рывок вперед, отбрасываю противника назад, и наношу резкий удар в челюсть. Под прикладом, который выдержал удар сабли, челюсть врага ломается. Перехватываю «Абакан» как дубину за ствол, и пошла гульба. Проходит пара минут и, круша врагам кости, разбивая их лица кулаками и оружием, пронизывая вражеские тела ножами и штыками, разбрызгивая кровь и выпуская кишки, наш отряд снова пробивает себе дорогу.

Пространство вокруг расчистилось, проулок пройден, и сектанты в панике бегут. Впервые такое вижу, и для меня это значит очень много. Кто-то из воинов гонится за ними, кто-то стреляет им вслед, а я, сопровождаемый своими бойцами, направляюсь в здание управы.

Ожидается еще один бой, надо очистить первый этаж вокзала, но здесь врагов нет, они отступили. Сверху, во главе со своим командиром Брагиным, спускаются уцелевшие дружинники. Их мало, не более трех десятков, лица их растеряны, почти все изранены, и радости на лицах не наблюдается. Понимаю, их вина, что враги в родной город проникли, а тут еще и градоначальник погиб.

Занимаем оборону, ждем дальнейших распоряжений от Еременко, и вскоре он выходит на связь. Приказ прост, оставить управу на попечение дружине, которая должна собирать подле себя всех жителей, которые могут держать в руках оружие, а самому направляться на помощь к наемникам. Люди Остапа так и не смогли пробиться к коллектору, а к дикарям постоянно подходят подкрепления.

Весь мой отряд в сборе, и снова мы ныряем в темноту улочек и закоулков, снова пробираемся через окраинные трущобы, в которых живет местный народ, и снова успеваем вовремя. Небольшой пятачок освещен недалеким пожаром, с одной стороны наемники, с другой дикари. Идет перестрелка, силы противников равны, и в тыл наемникам ударяет отряд вражеских бойцов. Еще немного и люди Кары начнут отступать.

— Смерть упыркам сатанинским! — подняв вверх сжатую кулак правую руку, выкрикиваю я, и указываю в ту сторону, где ведут бой наемники. — Вперед, воины! Добьем тварей!

Наши стволы изрыгают огонь, тысячи пуль вспарывают вражеские ряды, и десятки дикарей падают наземь. Видя, как мы выкашиваем врагов, сменив очередной рожок, я выкрикнул нечто нечленораздельное и яростное. В этот миг что-то первобытное прорвалось из глубин моей души. Я знал, что не погибну, знал, что победа будет за нами, встал в полный рост и помчался на ошеломленные нашим неожиданным появлением и своими потерями сатанистов. За мной, весь отряд, бывшие гвардейцы, пластуны и повольники, именно в эту ночь ставшие единым целым, без всяких разделений на свой-чужой. Приободрившиеся наемники Остапа, тоже перешли в контратаку, и вскоре дело было сделано. Опять страх оказался сильней фанатизма, и вновь дикари побежали.

Встав на одно колено, короткими очередями я стрелял в спины убегавших врагов. Они падали, а я не останавливался, пока не иссяк боезапас. Никакой жалости. Никакого сожаления. Смерть убийцам!

Теперь пришла пора заняться коллектором. Большая часть моего отряда отправилась на зачистку города, а я с пятеркой гвардейцев остался с наемниками. Бойцы Кары указали нам на выход из канализации, широкую дыру уходящую черным провалом вниз и в эту ночь подорванную зарядом снизу. Только один из их бойцов неосторожно промелькнул над ним, как снизу прилетело сразу несколько стрел и автоматная очередь. Боец вскинул руки, вскрикнул, и упал подле провала.

— Ах, так!? — выкрикнул Остап, и обернулся к кому-то из своих: — Петро, ты где?

— Здесь, — рядом с нами появился широкоскулый и мордастый паренек с РПК в руках.

— Где ты говоришь, масло видел?

— За углом, в складе, перед тем как в атаку пошли. Десять бочек подсолнечника стоит.

— Бери двадцать хлопцев, и живо бочки сюда катите.

— Сделаем, — Петро весело улыбнулся, и умчался выполнять приказ.

Не прошло и десяти минут, как первая столитровая бочка оказалась рядом с выходом из коллектора, пробка была выбита, и содержимое полилось вниз. Вскоре все бочки были опорожнены, и Остап, смотав из кусков дикарской одежды большой ком, намочил его в масле, подпалил и швырнул в темноту. Несколько секунд ничего не происходило, но вот, раздалось какое-то гудение, и из провала вырвался длинный язык пламени, который достигал метров семи в высоту. Все, кто стоял поблизости от выхода, резко отскочили в сторону, а внизу раздался истошный вой нескольких десятков людей. Это горели вражеские воины, которые так и не успели вырваться на поверхность, и видимо, не посмели без приказа отступить назад.